|
Леся Григорівна Карпова,
вчитель музики та співів 1949 - 2005
Леся Григорівна Карпова — людина надзвичайна, справжній служитель Музики. За вдачею вона безпорадня, щира, різна і… беззахисна. Розуміли її не всі і, відповідно, ставилися до її уроків по-різному: деякі обожнювали її, інші побоювались її гніву. Кабінет музики. Скількі душі й серця вклала сюди Леся Григорівна. На жаль, тут часто порушували дисципліну і не всі поводилися достатньо чемно.
Л.Г. Карпова все своє життя присвятила музиці та дітям. Змінювалися керівники держави, змінювалися покоління, а Леся Григорівна тепляче і натхненно вчила дітей співати та серцем відчувати відтінки мелодій.
Леся Григорівна невтомно відбирала найбільш обдарований дітей для участі в хорах та ансамблях. Разом з учнями готувала і проводила незрівнянні музичні лекторії, цікаві та захопливі для різних класів. Коли на концертах дзвінко і ніжно лунали чисті дитячі голоси, відшліфовані її майстерністю та сумлінною працею, зал завмирав від захоплення і слухав, затамувавши подих.
Це було справжнє високе мистецтво. За численні заслуги Л.Г. Карпову відзначено високою нагородою тих часів — грамотою Президії Верховної Ради УРСР.
Спогади Лесі Григорівни Карпової про життя в період оккупації фашистами Києва.
"… когда началась война, мне было 12 лет. Это возраст, когда всё воспринимается очень остро, ярко, эмоционально, впечатлительно. Поэтому я до сих пор помню всё чётко, ясно, до малейших подробностей. Когда немцы приближались к Киеву, масса людей эвакуировалась, особенно матери с детьми. Так как моя мама работала в больнице, то мы уезжали из Киева в последние дни. Вокзал тогда представлял собой кромешный ад, на поезда невозможно было сесть: люди садились кто на крышу, кто на ступеньки, а в вагонах их было такое количество, что было трудно дышать. Мы доехали до Яготина, и решили остановиться у родственников в селе Сулимовка. Через это село шла трасса Киев-Харьков. Через пару дней после нашего приезда мы обратили внимание на то, что среди военных началась паника – машины ездили в разные стороны, некоторые машины оставляли на дороге, а потом эту местность начали бомбить самолёты.
Мы залезли в погреб и со страхом ждали своей участи. Мы услышали крики, возгласы, причитания, и поняли, что в селе уже есть убитые и раненые. Услыхав иностранную речь, мы поняли, что немцы захватили село. Мы ещё не пришли в себя после такого стресса, когда произошло самое страшное: предательство. Кто-то в селе сказал немцам, что здесь находится семья комиссара (мой папа был военным, но к тому времени умер). Тут же к нам пришли немцы и начали обыск: штыками прокалывали крышу, сарай, сено – наверное, искали оружие. Так как мы отличались от местных жителей своей одеждой, они нас сразу же выделили и поставили к стене хаты. Немцы ничего не нашли, но мама поняла, что они нас сейчас убьют, и начала сильно плакать и просить, чтобы оставили в живых хотя бы дочь. Эти двое были ещё молодыми солдатами, не такими озлобленными, как все остальные, и из их разговора мы поняли, что они решили оставить разбираться в этом деле эссэс.
Мы приехали в другое село и ждали, когда замёрзнет Днепр, чтобы вернуться в Киев. Мы шли домой пешком 3 дня (120 км). Приближаясь к Борисполю, мы видели поле после боя. Это страшно. Куда ни глянь – подбитые танки, орудия, пушки. Такое впечатление, что со всего мира в эту точку собрали всю военную технику. Рядом лежали убитые лошади, солдаты. Это была большая трагедия. После всего увиденного, после этого ужаса мы шли без компаса, боясь, что мы можем упасть в прорубь, замёрзнуть, ориентировались только на лавру. Но в Киеве нас ждало только несчастье.
(события освобождения):
…первое, что мы услышали – это артиллерийская канонада, и с ребятами нашего двора мы кинулись на склон Днепра смотреть на взрывы снарядов, но долго нам бежать не пришлось. В городе немцы вывесили приказ и объявили по радио, что все киевляне в 3-хдневный срок должны были оставить город и двигаться в определённом направлении на запад. Только на одной улице могли остаться люди, но со специальным разрешением. У нас была соседка, партизанка – Дина Волевач, которая имела это разрешение. Мы решили остаться и нелегально жить с ней.
Когда у нас окончились продукты, мы взяли кое-какие вещи и решили поменять их на хлеб. В это время немцы сделали облаву, и мы с мамой попали в неё вместе с несколькими девушками. Нас повезли на передовую фронтовую линию в Пущу-Водицу готовить на кухне для немецких солдат. Когда мы ехали по Подолу, я издали увидела чёрные кучи на улице. Подъехав ближе, я содрогнулась от ужаса: это были наши люди – мужчины, наверное, те, которые хотели уходить из Киева – с рюкзаками, с кружечками, но все они были мёртвые, сложённые в штабеле, как дрова.
В Пуще-водице мы были под беспрерывным обстрелом, и я сильно заболела. Мама плакала. Один солдат-поляк подсказал нам, что это место страшное и мы здесь живыми не останемся. А так, как немцы боятся тифа, то они отпустят нас с ним в село Дмитровку. В этом же месте, на передовой, наши солдаты прорвали немецкий фронт и начали наступление за освобождение Киева.
Мы ехали в Дмитровку через весь фронтовой Киев. В городе не было ничего живого. Это был мёртвый город. Я всё время думала: останусь ли я жива, увижу ли ещё мой любимый город, который заполнят потоки мирно идущих, счастливых людей..?
Дмитровка находилась на пересечении двух больших дорог – на Житомир и на Постомель. Поэтому в селе собралось так много немецких солдат, что в колодцах не было воды – она просто не успевала поступать. И вот тут мы и попали в самый настоящий бой. 6-го числа взяли Киев, а 7-го наши войска перерезали путь отступления немцам и соединили кольцо на Житомирском шоссе. Оставшиеся немецкие боеприпасы они взорвали и всё село загорелось. Люди в панике бежали в лес, а потом ударила «Катюша» и даже в окопах нельзя было остаться в живых – засыпало землёй. Когда нас почти окончательно засыпало, мы выбрались из окопа и в панике начали бежать.
Я почувствовала, что меня кто-то дёрнул за ногу и потащил. Я очутилась в солдатском окопе, где была моя мама. У телефона стоял солдат, который всё время кричал в трубку: «Ласточка, ласточка, очень горячо!» к нему подходили другие и докладывали: убит один, убит второй, убит третий. Не проходило и секунды, чтобы не докладывали: убит, убит ,убит…
Когда грохот орудий и стрельба стали отходить всё дальше, не верилось, что всему этому может прийти конец. Когда солдаты начали выходить из окопов, вышла и мама, и мне крикнули: «Выходи!» Наши войска пошли вперёд на Житомир, но я сказала, что выйду только тогда, когда этот город будет взят. И вот Житомир взяли, я вылезла из окопа и увидела не ту отступающую армию, а нашу сильную армию, много машин, танков, хорошо одетых, сытых солдат, весёлых и жизнерадостных.
… меня поразила война всей её сущностью. Что меня удивило, так это то, что никто не плакал. Ведь когда умирает один человек, он своей смертью приносит родным и близким боль, страдания, слёзы; но когда на глазах гибнут сотни, тысячи – не плачет никто, никто не страдает из-за смерти одного человека из этих тысяч. Остаётся только боль на всю жизнь и огромная ненависть к войне, а также неописуемое счастье после конца."
|
